Мустанг и Чика  - Максимилиан Раин

Девушка забавно запрыгала на стуле сидя и тихонько крикнула:

- Ура!

Внезапно я увидел, что ходячие сто проблем, посетив туалет, решили материализоваться возле уставших музыкантов и принялись о чем-то трепаться с Макаревичем. Представляю, что он там ему наговорит. Наверно, сватает там меня в ансамбль. Но, как же он вовремя там оказался!

- Лизок, будь спок. Ща все порешим, - тоном Цезаря, героически штурмующего Рубикон, мявкнул я.

С деловой мордой подошел к музыкантам:

- Привет, Андрей! Эта собака страшная тебя не слишком замучила своей болтовней? Не успеешь моргнуть глазом, как он в вашу группу затешится.

Макаревич повернул ко мне свое лицо и улыбнулся своей неповторимой, но немного озабоченной улыбкой:

- Привет, пацан! Ты, наверное, Павел? Твой друг рассказал, что ты на гитаре классно лабаешь. Извини, но сейчас не время. Нам концерт надо отработать. Потом подойдешь поиграть в свое удовольствие. Если автограф нужен, то не стесняйся, гони только ручку и куда закорючку лепить.

Отбрил меня Макаревич, короче. Только сейчас я прикинул свои действия со стороны и свой фамильярный тон. С понурой и покрасневшей мордой отвалил к своей принцессе и печально дал понять плечами о провале миссии. Медик дрейфовал около барабанных установок, о чем-то оживленно переговариваясь с парнем восточной наружности. Впервые почувствовал легкую зависть к Вовке, умеющему непринужденно заводить разговоры с разными людьми.

Далее последовало то, чего я уж никак не мог ожидать. Девушка сделала жест рукой, и тут же возле нашего столика возник дядюшка.

- Николай Михайлович, очень прошу помочь. Паша Чекалин хочет выступить со своими композициями.

Нет, только не так. Что теперь машинисты обо мне будут думать? Директор послушно сорвался с места и пошел к эстраде. Переговоры его с музыкантами продолжались недолго. Андрей кивнул и что-то сказал восточному парню. Вспомнил, что это никто иной как Сергей Кавагоэ, японец по происхождению. Серёга поднялся, подошел к микрофону и произнес:

- Уважаемые товарищи! Перед вами хочет выступить хоккеист Паша.

Как-то все вдруг в зале прекратили галдеть и жевать, или мне так просто со страха показалось. Зачем дядя так меня представил. Понятно, что я - не народный артист. А, может быть, просто подстраховался от возможного конфуза. Дескать, не стреляйте в музыканта. Он вовсе не музыкант, а хоккеист. И играет, как умеет. И штаны штопанные.

Посмотрел в зал. Хоть бы кто свалил домой. Хоккеисты мороженкой забавлялись. Медик уже с ними угнездился и тоже жрёт мороженое. А, понятно, Романыча уже не было. Хоть какая-то радость. Рязановцы были увлечены своей беседой. Прочие отдыхающие также не томились жаждой меня услышать.

- Давай, боец. Покажи высший класс! - подбодрил подошедший директор.

Доковылял до эстрады еле-еле на ватных ногах. Волосы опять растрепались. В зеркало лучше не смотреть. Торчат, как у чудища. Мля, состригу их нахер. Достали!

Лицо пылало, как при лихорадке с температурой под сорок. Начал потеть.

Попросил у Андрея гитару. Он с некоторым раздражением произнес:

- Вообще-то я никому свой инструмент не даю напрокат. Но, ничего не поделаешь. Держи.

От такого обращения лицо просто закипело. Потренькал гитарой не столько для того, чтобы ее настроить, сколько чтобы самому успокоиться. Патлатые музыканты кто сидели расслаблено на выступе подиума, а кто нервно стояли столбами, оценивающе оглядывая меня. В зале многие вдруг удивленно уставились на меня. Наверное, узнали по хоккейным, или шахматным баталиям. Усатый толстяк радостно показывал на меня пальцем своим друзьям. Тема-москвич удивленно круглил глаза. Зашифрованный участник рязановского застолья обернулся и оказался известным композитором Таривердиевым. Вовка все время чего-то жевал. Смотрит и жуёт, как мышь амбарная.

Пауза заметно затянулась. Я судорожно сглотнул слюну, вдохновенно откинулся и бросил пальцы на струны. Полилась любимая мелодия Лейсан «Когда я закрываю глаза». Пальцы сами скользили и извлекали волшебные ноты. Даже, обладая суперспособностями, если не сопереживать мелодии, не погружаться в нее всем своим обнаженным до предела духом, если не вплетать в поток звуков, несущихся в небесную высь, свои эмоции, то не стоит надеяться на приличный результат.

Лиза подошла поближе. Она слушала мелодию истово, словно боялась пропустить самый слабенький звучок. Я играл и радостно скалился в тридцать два зуба, смотря на девушку. А как я колоритно и романтично содрогался всем телом, выдавливая из инструмента пассажи. Музыканты напряженно внимали звукам. Я знал, что мелодия цепляет, потому и не удивился восторгу слушателей. Сунулся к микрофону и произнёс, показывая рукой на Лизу:

- Эта композиция посвящена Лейсан.

Протянул инструмент хозяину и спустился с эстрады к девушке.

- Спасибо тебе, милый Павлуша, - тихо поблагодарила меня Лиза, - У тебя ещё лучше получилось.

Я её еле услышал, почти угадал, что она говорила, так как в зале расшумелись, требуя моего выступления. Подскочил Серёга из музыкантов:

- Давай, хоккеист, ещё чего-нибудь сбацай. Успокой публику.

Меня затащили на эстраду и снова выдали электрогитару. На этот раз машинисты воспринимали меня с большей благосклонностью. Решил кое-что дать шедевральное. Вдруг зацепит знаменитостей. Как-то само собой вспомнилась хитовая песня от группы «Русские» «Ну и что…». Невероятнейшей силы и красоты композиция, отдалённо напоминающая бессмертную «Show must go on». Вдарил проигрыш и запел в микрофон:

Надо было бы слазить в небесный департамент за способностями к пению. Получилось вон с пальцами рук модифицироваться при активации медицинских знаний. Показалось, что своим пацанским голосом не додаю нужного драйва, поэтому сделал упор на гитарные вариации. Всё равно навопился до хрипоты, Лепс недоделанный. Тем не менее по окончании песни, от рёва молодых глоток, казалось, облетят все оставшиеся листочки на березках и попадают люстры. Машинисты тоже чего-то там жестикулировали. Весь зал выражал восторг, не только молодняк. Потом подскочили мои хоккеисты и принялись куда-то волочь. С трудом от них отбился, еле успев спасти гитару и вернуть её владельцу. Кричащая, жестикулирующая толпа у эстрады, в которой мелькали лица Рязанова и его сотрапезников, радостно поглотила меня, как коварный лейкоцит несчастную бактерию. Мне пожимали руки, хлопали по спине и другим частям тела, обнимали, тискали как кутенка. Режиссер кричал:

- Чудесно! Браво! Несомненный талант!

Усатый толстяк подскочил откуда-то сбоку и дергал за левую руку: